Подслушано в "Дель Пара" - женственный разговор о везении, боли и страхе

Мы встречаемся в 22:30 — раньше ни у нее, ни у меня не нашлось времени. У нас у обеих неплохие, вполне себе популярные инстаграмы, достаточно интересная творческая жизнь, и вообще, как говорят все знакомые, встречающие нас в кафе за завтраком или бегущими по Варварке на встречу — нам так повезло.

Так повезло! Вот и сейчас, в уютной и камерной Дель Пара, мы сидим с яблочным кальяном. Здесь не так дымно, поэтому видно компанию за соседним столиком, и они косятся на нас, когда мы обсуждаем одну или другую тему. «Наверное, им кажется, что мы совсем с ума сошли,» — думаю я, но сразу прерываю себя — зачем мне вообще о них думать. Она, между тем, встает, чтобы положить что-то в пальто, и я понимаю, что решение встать далось ей с тем трудом, о каком та компания напротив вряд ли даже задумывалась когда-либо.

Я когда-то читала, что у человека есть в мозгу определенная кора, которая отвечает за принятие решений. И чем больше ты решений принимаешь, тем сложнее потом даются остальные, даже самые бытовые действия. Но тебе очень повезло, ведь ты работаешь с такими людьми! Рулишь такими проектами! Да, просто повезло.

— Да, нам просто повезло в жизни, поэтому мы в 11 ночи собрались покурить кальян, ведь весь день лежали и охреневали от везения, а не от работы, и совсем все делали не из последних сил.

— Ну вот давай и начнем с везения. Все равно какой-то фактор везения — он же все равно есть. От чего оно зависит?

— Нет, он есть, и я это знаю, просто это то же самое как взаимоотношения с Богом. То есть Бог — это то, что дает тебе силы, и то, что дает тебе возможности на все. Но ты якобы можешь ничего не делать, потому что Бог тебе все пошлет, однако Бог ведь просто оставляет свободу выбора. Он никогда не вмешивается, он может все, он всесилен, он может сделать так, что я сейчас стану принцессой Англии, а может сделать так, что я сейчас сдохну, но он оставил мне свободу выбора. И, как бы, когда ты делаешь все, что в твоих силах, тогда все получается. То есть, ты выбираешь, грубо говоря, делать все, все, что от тебя зависит. Хотя от тебя зависит далеко не все. Но вот когда ты сделал то самое ВСЕ, вот тогда и начинается везение. Оно не включится на грани «а может быть мне что-то сделать», оно придет когда «блин, надо вкалывать, а вдруг что-то получится».

— А еще надо понять, когда есть эта возможность, и уцепиться за нее.

— Дадада.

— Слышала, притча есть такая: один очень-очень верующий человек всегда ждал что Бог ему поможет, и вот однажды его село начало затапливать, все люди как-то что-то делали, а он говорил — нет, меня Бог спасет. Вода начинает подбираться все выше, он забирается на верхний этаж, к нему подплывает лодка, человек говорит — садись ко мне, а он говорит — нет, меня Бог спасет. Вода заполняет дом все больше, он забирается на крышу, к нему подлетает вертолет и в нем человек говорит — давай мы тебя увезем, все будет хорошо, он говорит — нет, меня Бог спасет. Наводнение зашло до конца, он утонул, он приходит к Богу и говорит — Бог, я в тебя так верил, что ж ты меня не спас, — а он говорит: я тебе послал людей, которые тебе сказали «пойдем», ты не пошел, я тебе послал лодку, которая сказала «поплыли», ты не поплыл, я тебе послал уже самолет, сказал «ну залезай ты», я тебе дал все, только ты ничего не сделал.

— Так и есть. Даже в Библии есть тупо один очень четкий конкретный пример, когда Иисус с апостолами на лодке, и начинается шторм, и он спит, и они начинают его будить в панике: мы сейчас умрем, Иисус, что происходит, и он встает и говорит — вы не должны волноваться, потому что я с вами на лодке. И кажется — это такой момент, здесь очень четко нужно понять, что они сделали свой шаг тем, что пошли за ним и оказались в этой лодке, они уже рискнули и сделали все, что в их силах, поверили его голым словам и оказались в лодке, и этого момента могут больше не бояться, потому что они уже сделали этот прыжок вверх.

— И самое интересное, несмотря на то, что не нужно реально никого по идее спасать, люди все равно всегда ждут спасения. Люди ждут, что кто-то их спасет, вдохновит и вытащит из той жопы, в которой они находятся.

— А он на самом деле да, спасет, вдохновит и вытащит, но если они сделают все для этого.

— Да.

— Как бы, у человека всегда есть ореол того, что находится в его силах, от этого на самом деле происходит и отчаяние, и гордыня, и куча всяких штук происходит из-за непонимания одной вещи — у тебя всегда есть то, что тебе по силам и то, что тебе не по силам, и эти вещи нужно разграничивать.

— Влияние и то, что за твоим кругом влияния.

— Да, и все, на что ты можешь повлиять, что ты можешь сделать, ты обязан делать по максимуму, а если ты не делаешь это по максимуму, ничего дальше не пройдет. А как сделал — ты не должен больше переживать. Например, ты хочешь открыть кафе, ты сделал все, что в твоих силах, но кафе прогорело, значит так и должно быть, но если кафе прогорело, а ты сидишь и понимаешь, что ты сделал не все, то это твоя вина, и ты должен себя винить. Если ты сделал все, что в твоих силах, ты это должен просто отпустить, и сказать — ну, окей, тогда я должен сделать не кафе, а бар. Например.

— Но зато когда ты делаешь все, что в твоих силах, и когда не получается, ты потом снимаешь с себя ответственность. Слушай, ну ладно с бизнесом, с проектами, с творчеством все понятно, а с личностными отношениями, как думаешь, то же самое?

— Да, я уверена, что так. На самом деле, даже, грубо говоря, в ссорах, ну вот когда я чувствую — все, я строила эти отношения всю свою жизнь, а сейчас им финиш, я очень четко простраиваю то, что я могу сделать: я могу показать человеку свое отношение, я могу пойти навстречу во всем, что касается меня и сделать все, что зависит от меня, а если дальше не получится — значит не получится. Но опускать руки до тех пор, пока ты не сделал все, что в твоих силах, вот это как бы предательство на мой взгляд. А после этого ты просто должен успокоиться. Это как раз момент привязанности и непривязанности, он очень четко есть даже во всяких книгах, которые я не признаю, типа «Трансерфинг реальности» и все такое, но вот этот момент в них очень правильный и очень серьезный. Ты одновременно привязан к результату и одновременно не привязан к результату, ты готов сделать все, но при этом как бы если не получится, когда ты сделал все…

— Твоя жизнь не закончится.

— …твоя жизнь не закончится, и то же самое очень сильно работает и в отношениях, прям одинаковая схема, очень простая.

Если ты делаешь все, что в твоих силах, а потом отпускаешь — оно складывается. И главное не впадать в отчаяние, когда что-то не в твоих силах.

Надо что-то съесть. Ты мне вот это советовала заказать, я все правильно сделала? А ты ешь?

— Правда, я подозреваю, там с майонезом. Я поела уже.

— Как у тебя отношения с едой? Я где-то что-то читала.

— Хорошо сейчас, у меня йоги много, поэтому сейчас все слава Богу.

— Не, йога это классно, я все время пытаюсь найти какое-то время и какую-то стабильную жизнь, чтобы включить туда какие-то систематические постоянные занятия, но пока что мне это очень трудно дается, потому что моя жизнь сошла с ума. Слишком много всего. Блин, это вкусно.

— Зато ты делаешь все, что в твоих силах.

— Да, и тут на самом деле очень важно, тут тоже есть очень тонкая грань, когда ты хочешь прыгнуть выше своих сил, но это такой момент гордыни — когда ты хочешь сделать слишком многое, тебя тормознет, тебе даст по башке и скажет «стопэ харэ».

— И что делать, когда тормознуло?

— Смиряться.

— Принимать?

— Смирение… Очень многие люди воспринимают это слово в негативном смысле, на самом деле это самое положительное слово, блин, в мире, положительнее, чем любовь, потому что без смирения нет любви никакой, когда ты смиряешься, все прям бамбамбам… Вкусно. Я не ела весь день, я работала, потому что мне очень повезло в жизни, поэтому у меня не было времени поесть, поэтому я сидела на обезболивающих весь день, чтобы ловить свое везение бесконечное в жизни. Нет, на самом деле я очень смеюсь, я вижу вон, я сейчас работаю с Лешей, и при мне люди подходят и говорят, что ему повезло в жизни, я просто сижу вот так (делает круглые глаза).

— Как на встрече, когда он сказал, когда его спросили «чем вы зарабатываете», он замялся, а я сказала «теперь должен быть вопрос: а я зарабатываю?». Это мой всегда был вопрос, когда меня спрашивали по поводу ннсториза, … Сколько зарабатываешь? — А я зарабатываю?

— Блин, я рискую, ребят, я влезаю в такую херь, я выбиваюсь из сил и я иду на риск, нифига это не везение. На самом деле удивительно, я бы никогда не влезла в этот проект не за деньги, но тут я взялась просто потому что я познакомилась с человеком и настолько прониклась к нему уважением, просто именно за то, что он соблюдает эту грань, он очень сильно делает все, что в его силах, при этом он абсолютно не зазнается и не хватается за что-то что ему не по силам, в общем, я прониклась к нему такой симпатией, что я просто пошла рядом с ним. Это, на самом деле, удивительно, когда симпатия к конкретному человеку именно как к человеку, к его труду, тебя захлестывает настолько, что ты готов с ним действительно работать, и не просто посидеть один вечер, чтоб помочь, а ты готов реально вкалывать неделями, потому что тебя это очень сильно заряжает. Я думаю, ты так же заряжаешь людей, которые приходят к тебе на планерки именно этим же, потому что они приходят и видят человека, который готов вкалывать, не рассчитывая, что «мы тебе дадим 100 тыщ, и ты будешь вкалывать», а просто вкалывать с мыслью «а вдруг из этого что-то получится». На самом деле это очень сильно, это вообще движущая сила. Не знаю даже, что получится в итоге из этого нашего проекта…

— Что-то же получится, это будет опыт в любом случае. Опыт, новые мысли, новые идеи.

— Да, и очень сложно, потому что и я, и Леша, мы киношники, и я, и Леша — мы не любим театр абсолютно. И попробовать работать с театром, я пишу сценарий, мы с ним садимся смотрим, как актеры это отыгрывают, это выглядит совсем не так как в кино, и мы такие переглядываемся — блин, по-моему тут надо просто резать и брать крупный план. Леша — блин да, надо брать крупный план.

— Покушай спокойно.

— У меня не получатся спокойно. Все последнее время у меня столько везения просто в жизни…

— Хорошая тема.

— Просто очень смешно, все настолько легко идет в мои руки, что я, блин, даже как-то поесть не успеваю.

— Просто люди, они видят только результат, а сколько за этим результатом стоит…

— Это невозможно увидеть.

— А самое интересное, что, когда становится очень много этой красивой везучей картинки, ты понимаешь, что тебе по сути не важна эта светская хроника, тебе не важны эти фестивали, тебе хочется дома спокойно посидеть.

— Дадада.

— Это как, вот знаешь, самый большой стереотип, когда меня спрашивают, куда в Нижнем сходить, что в Нижнем происходит. Я не знаю, что в Нижнем происходит!

— Я работаю в это время.

— А у меня есть вот этот вот этот курс, вот этот курс, вот тут мне надо набрать, и вот тут мне надо сделать посты, меня все спросили, когда был вечер Собаки на городском награждении, — что ты не на вечере Собаки, почему, ты же «главный редактор»…

— Потому что ты работаешь.

— Ну как бы это был мой выбор конечно же, пойти туда, но я просто понимала, что в данном случае мне важнее другое, и все, как бы. Я сделала свой выбор, а дальше все легко. Все очень легко, когда ты делаешь свой выбор, ты понимаешь, что можно очень долго ныть, реветь и говорить, что у меня там вот это, но в то же время ты понимаешь, что ты это сделала, ты это решила, ты пошла, все. Вот. Становится легче.

— Я… пришли вопросы для интервью от Собаки как раз, и там такой вопрос типа, как вам что-то, там как-то сформулировано, как вам удалось получить Петра Мамонова в фильм, как-то там так сформулировано, как будто бы я шла по коридору ВГИКа, подошла к кому-то и сказала — блин, а можно вы мне Мамонова приведете в фильм. И мне его просто привели. А не то что я как бы как абсолютно левый человек — писала сценарий и приносила к нему на спектакль, и отдавала вместе с букетом, и он вообще не знал, кто я и что я, все так меня спрашивают — о, так ты учишься во ВГИКе, это наверное просто со связями, да? Да, это просто со связями, потому что я учусь во ВГИКе.

— Когда я первый раз выложила какую-то статью на ннсториз на фейсбуке, так что ее заметили, мне начали писать всякие умные чуваки, и они меня спросили — кто у вас инвестор?

— Я.

— Я такая — инвестор? По-моему, мне нужен инвестор.

— Да, сейчас надо найти. Ребят, спасибо, что напомнили. Я просто забыла, у меня в расписании куда-то пропал инвестор.

— Встреча с инвестором где-то затесалась. Между встречей с командой и версткой новой статьи. И на тему того же был еще прикол, ну напиши своему программисту, ок.

— Кому?

— Программисту.

— Да, сейчас напишу программисту, потом инвестору, потому человеку, который отвечает за мое везение.

— И они мне все пришлют.

— У нас с тобой не получается философского разговора, мы просто угораем!

— Мы просто девушки, это нормально, так и должно быть.

— Мы просто уработавшиеся девушки.

— Не, сейчас ты доешь, и я задам тебе очень сложные вопросы.

— Да? Все-таки журналист, да?

— Конечно.

— Кошмар, Тань, кошмар. А образование у тебя есть? Или наверное тебе просто фортануло, просто продвинули?

— Да. А во, вспомнила. Когда вышло интервью со мной на ннсториз, там был комментарий, я не публикую негативные комментарии, и сейчас я даже уже не читаю комментарии никакие, и зачем, и там было что-то типа «ну да, благополучная девочка, которая сидит на веранде кафе с кофе и рассуждает о городе Н», которой типа родители дали денег и тратата, я не выдержала и написала в твиттере — где мои деньги? Я с удовольствием их возьму.

— Я тебя понимаю. Эта картинка так все захлестывает.

— Да, 100 процентов, а то, что у меня там 10 лет назад отец умер и мы справляемся как можем, это фигня, вообще фигня. Поэтому я усердно бью этот стереотип, потому что люди должны понимать, что для того, чтобы что-то случилось, человек должен что-то делать.

— Мне прям даже хочется сесть и им рассказать: знаете, вот у меня есть молодой человек, ему 25 лет, он вкалывает день и ночь для того, чтобы я могла что-то делать, он оплачивает мне врачей, я не буду даже говорить, сколько это стоит в месяц, нереальные все-таки деньги, которые стоят мои врачи и мои лекарства, и просто человек… ай, мне больно. Мне, кажется, немножко дал кальян.

— Вкусно?

— Обожаю картошечку. Картошечка — это просто моя любовь. Мне кажется, я могла бы жить с картошечкой, только чистить ее ненавижу. С чищенной картошечкой. Что пишут, Тань? Пишут тебе все?

— Да…

— Везение? Извини, я пока еще не устала от этого прикола.

— Нет, ну нормально, ребята, которые у меня сейчас есть, они понимают, что тяжело, даже вот сейчас одна девушка прислала материал, и там комментарий — я еще ее не прочитала, — но — Тань, я не думала, что это так сложно. Самое сложное, на самом деле, в написании — это сесть и написать.

— Да, я понимаю, я примерно на третьем курсе ВГИКа обнаружила удивительную вещь — я даже в порыве своего осознания хотела записывать видео на YouTube, чтобы поделиться со всем человечеством, ведь я вдруг поняла, что нужно сделать для того, чтобы написать сценарий, вдруг это стало мне понятно. Столько времени ты ничего не понимаешь, ты не можешь сделать полный метр, не можешь сдать, у тебя дедлайн кинопроблемы, и вдруг я поняла, как это работает — ты садишься, открываешь и пишешь.

— Отключаешь все нахер.

— Садишься и пишешь. Оказывается, чтобы написать, нужно просто писать. То есть даже какую-то херню ты начинаешь писать, но потом ты напишешь, но если ты не начнешь писать херню, ты ничего не напишешь. Это просто это было удивительно, я сижу, 3 курс и мне сдавать полный метр, мне защищаться перед сильными драматургами, и вдруг до меня доходит, я звоню своему одногруппнику и говорю — блин, Архан, прикинь, я все поняла, я поняла, как это работает. Нужно оказывается просто сесть и писать.

— Но до того как сесть и написать, тебе нужно набрать этих мыслей и идей, вот поэтому опять же, возвращаясь к йоге, я туда хожу, потому что это полтора часа, где меня никто не трогает, я выхожу, точно зная, что я напишу, точно зная, что я сделаю, это настолько важно и этого времени вообще не жалко. То есть столько я за это получаю, что мне потом не сложно это отдавать.

— Я также просто хожу, я хожу по 45 минут в день, с перерывом на тренажере дома, и это прям стало уже такой медитацией моей…

— Еще кипяточечку. Ты доела, можно переходить к сложным темам?

— Оооой, сложные темы.

— Смотри, на самом деле, у меня вопрос. Вот как бы везение-везение — хер бы с ним, но когда ты все делаешь и тебе страшно, вот давай про страх. Вот про страх знаешь все, я уверена, потому что я тоже очень много про него знаю.

— Мне кажется, я уже могу книги про страх писать. Нет, на самом деле, я понимаю, что страх очень сильно завязан на гордыни, потому что он очень завязан на перфекционизме, страх — это боязнь сделать плохо.

— Что тебя осудят.

— Такой же ключ к этому — смирение, смирение — ключ ко всему вообще. Поэтому смирение убирает точно так же абсолютно страх, когда ты принимаешь, что ты можешь сделать дерьмо, про тебя все могут сказать, что это дерьмо, в любом случае я просто смогу взвалить на себя все и сказать — привет, ребят, я режиссер, ко мне сейчас приедет всемирно известный актер, куча людей, две газели техники, мы расставим технику на несколько миллионов, и я могу упасть просто от боли и сказать — все, мы сворачиваемся и едем домой. И это очень страшно. И я обязана перед тем, как это делать, полностью принять этот факт, должна прям полностью прожить этот момент, уже представить, что все скатилось к херам, все плохо, я всем говорю — ребята, расходимся, на мне долг в полмиллиона, все едут домой. И это очень страшно, на самом деле, ты должен всегда быть способным признать, что ты дерьмо и у тебя ничего не получилось, и если эту мысль ты воспринимаешь спокойно, тебе будет не особо страшно, в какой-то степени ты будешь волноваться, но это будет не парализующий-тебя-полностью страх.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

— Да, но тут именно даже как бы не про смерть, человек, я думаю, даже легко бы умер в этот момент, потому что его никто не осудит, и его собственное самолюбие его не загрызет.

— Смерть, вообще, — это самое легкое.

— Смерть вообще отличная штука, мне кажется, ты знаешь, было очень смешно, когда я прилетаю в Берлин, и врач после того, как посмотрел все мои анализы, готовится к разговору со мной, и первая его фраза была — у меня есть для вас хорошие новости, от этого не умирают. Я просто рассмеялась ему в лицо.

— Это не очень хорошие новости?)

— То есть вы серьезно считаете, что это хорошие новости? Мой переводчик сидит и не понимает, как это переводить. Я говорю — то есть вот он уверен, что я должна жить всю жизнь на морфине, и это для него, блин, хорошие новости, что я не умру? Он так на меня посмотрел… Потом говорит — вы знаете, некоторые люди так выстраивают свой образ жизни, что они живут там лет до 70, я прям — бедные ребятаа, бедняжечки.

— Мне кажется, просто есть какой-то момент, когда вот ты делаешь что-то, и дальше тебе нужно что-то сделать, и тебе страшно это сделать, потому что у тебя нет на это денег, ресурсов внутренних, ресурсов внешних, ты не умеешь и ты не знаешь выход из этой ситуации. У всех разные такие моменты, у меня это был какой-то момент, например, самый сильный момент был, когда мне нужно было перевозить ннсториз с одной платформы на другую, я понимала, что тут нужны деньги или помощь программиста, у меня нет ни того, ни другого, у меня есть человек, который готов теоретически мне там что-то помочь, я пишу Вове говорю — Вов, что-как — он говорит — 10 тысяч, Тань. А я понимаю, у меня их нет, даже их нет, и я понимаю, что я сейчас сделаю это сама, просто сажусь с чаем вот так вот перед окном, я позволяю себе на вот эту чашку чая раствориться в этом страхе. Понимаю, что сейчас 2 часа ночи, в 8 мне надо работать, у меня есть спящий ребенок и мама, которая бесится.

— Тань, тебе повезло. Прости.

— Да. И я понимаю, что если не я, это не сделает никто. Я вспоминаю папины слова, я сижу смотрю на двор, то есть на меня же все равно смерть папы сильно повлияла, я смотрю на двор, откуда его вынесли, я сижу и вспоминаю его слова, «заодно и научишься», и я вот у себя внутри это прогоняю, что мне страшно, мне плохо, ок, какой есть выход? Погуглить, найти, написать. Я сажусь, гуглю, делаю, понимаю, что вот опять пришел это момент, когда я не могу, я пишу близкому другу: помоги мне, пожалуйста, — мне человек скидывает полезный гайд и так далее, я благодарна ему безумно. Однажды я и о нем расскажу, об этом человеке. И вот оно, раз — пошло, раз — пошло, и дальше уже приходит какой-то момент, когда мне уже интернет пишет типа все, нормально. Теперь через несколько часов сайт заработает. Я иду спать, с утра встаю и все ок. И я такая уууух, и вот такие моменты, они дальше повторялись очень часто, но я вспоминала тот, я думала, что так страшно, как тогда, мне не будет уже никогда, я была не права, было тоже страшно, но в то же время этот страх, я очень сильно его запомнила, я помню этот момент преодоления, и тут еще очень важно понимать, что это будет не всегда. А мы не понимаем.

— Что этот момент когда-нибудь закончится. У меня еще все съемки, меня мама еще постоянно на машине возила между объектами, посреди съемок я кричу — мам, укол, мама заходит в лес, отводит меня за другое дерево, снимает мне штаны, херачит мне укол в задницу, я иду обратно на смену, то есть вот так-то, и мне было страшно так каждый день, и я просто — мам, это скоро закончится? Мама — Аня, пять дней. Еще 4 дня. А каждый день как год, — Аня, это пройдет, и ты будешь просто вспоминать, просто вспоминать.

— И самое тут еще страшное, что никто не понимает, никто не понимает.

— Представляешь, какой сильный тебе мужик нужен?

— Нет. Я уж думаю, может, наоборот. Не знаю, ну посмотрим. Хорошо, страх. Что такое боль?

— Ты издеваешься что ли? Ты угораешь надо мной, Танюх, это что.

— Вопрос. Десять слов, которые характеризуют боль. Одно слово.

— Такое нельзя записывать.

— Мы его нашли.

— Боль — это то, в чем ты бессилен, поэтому это бессилие.

— Самое страшное.

— Да, то есть это то, с чем ты ничего не можешь сделать, это определенная обреченность, если составить 10 слов, то это будет градация, сначала это будет бессилие, бессилие будет нарастать в отчаяние, потом нарастать в панику, и так по градации оно будет выходить к отречению и принятию, и ко взгляду со стороны. Ну как бы в идеальной градации, которая тебя успокоит. Потому что по другому через это пройти нельзя, это то же самое на самом деле, та же самая фигня как то, что в твоих силах и то, что не в твоих силах. Для того, чтобы принять самые адские моменты боли, когда я могу вот просто всю ночь кричать от боли и биться в стену, Вова должен спать еще рядом со мной, и очень страшно в этот момент принять, ты должен принять, что вот это сейчас есть, и ты ничего с этим не сможешь сделать, просто ничего, это просто должно существовать, и просуществовать, так же на самом деле проходит депрессия, у меня депрессии гораздо хуже были, гораздо. Я не сказала 10 слов о боли.

— Разница между болью физической и болью моральной?

— Ну для меня здесь есть четкая граница в боли моральной обычной и той, что связана уже с клинической болью, то есть то, что связано с клинической депрессией, это очень разные вещи, и вот абсолютно, буквально вчера вот с подругой, которая тоже проживает всякие клинические депрессии и живет на антидепрессантах, она очень сильно ударилась, прям очень сильно, мы бежим до дома, она хромает, нужно вызывать скорую, я — Янка, Янка, как там твоя нога, — она — только чтобы не ампутировали и чтобы не клиническая депрессия. Вот говорит, все остальное вообще по херам. И она бежит, смеется и говорит — Аня, лишь бы не ампутировали ногу, и лишь бы не клиническая депрессия. То есть разница в том, что когда у тебя есть просто моральная боль, ты можешь из нее выйти молитвой, принятием, смирением, то же самое с физической болью, на самом деле. Для меня это в одной сфере, потому что это не переходит еще в болезненность, а болезненное состояние боли, оно уже не зависит от тебя, то есть ты отсоединен от своей души, все, что ты можешь проживать, когда ты соединен со своей личностью и со своей душой — можно пережить. Ну можно. Вот смерть родного человека, ну я не знаю, просто все, что угодно. Катаклизмы, пока у тебя есть твоя личность, пока у тебя есть твоя душа и ты не сошел с ума, ты можешь пережить и стать только чище от этого, только мягче, светлее, это очень бывает тяжело, у этого есть определенные рычаги, которые для меня заключаются, например, в молитве и общении с богом, а все, что за клинической чертой — для меня пока это область абсолютно без ответов, потому что я до сих пор не могу это выстроить в своей системе координат, которая у меня есть, и которая очень четкая, и не оставляет мне вопросов, но все, что касается проблем с психикой, я могу сказать только «я не знаю, это пиздец».

— То есть у тебя есть какие-то положения, ориентиры, на которые ты опираешься, когда ты не знаешь, что делать?

— Да.

— Система ценностей.

— У меня есть Бог, личные взаимоотношения с Богом, это на самом деле абсолютно все, то есть это не вера. Вера и личные взаимоотношения с Богом — это очень разные вещи, как учить азбуку и писать диссертацию, на том же уровне. Чтобы поверить, нужно просто выучить азбуку, для того же, чтобы иметь личные взаимоотношения с Богом, нужно пройти очень долгий путь и очень много чему учиться, но если у тебя это есть, ты и моральную боль переживешь, и физическую, и какую угодно, а вот депрессию — не знаю.

— Просто я очень четко поняла, что физическая боль это такая херня по сравнению с моральной, то есть, даже когда ты занимаешься спортом, ты качаешь пресс, тебе больно, ты понимаешь, что это всего лишь пресс, это всего лишь тело.

— Ну ты знаешь… Здесь есть тоже такая граница боли выносимой и боли невыносимой, есть животная боль, это как голод.

— Когда ты ничего не можешь дальше делать, пока не поешь.

— Да, если есть животная боль, она тоже поглощает твою личность, и вот об этой боли я тоже ничего не могу говорить. Ее можно пережить, в этот момент можно начинать молиться, это дикое какое-то вообще мученичество и все такое, но если хотя бы в этот момент еще не стерта твоя личность, то все еще ничего. А вот самое страшное — это когда боль доводит тебя до состояния животного, и в этот момент ты снова рассоединяешься со своей личностью.

Вот я сама сейчас говорю, и сама же прихожу к тому, что все соединяется в том, что пока ты остаешься сам у себя, ты вывезешь, это будет очень сложно, но ты вывезешь. Что угодно вывезешь. Я сейчас вот сижу, мне 22 года, я очень много разной боли испытала в жизни, мне кажется, прожила уже лет на 60 вперед того, что можно рассказывать, я знаю, что вот я могу пережить абсолютно все, вот любое что сейчас произойдет, кроме клинической депрессии.

— Под клинической депрессией ты подразумеваешь то жуткое состояние, когда тебе ничего не хочется.

— Сложно описать, потому что клиническая депрессия — это именно клиническая депрессия, это болезнь, и это очень четкое чувство. Когда оно приходит, ты сразу маркируешь и понимаешь, что это оно, если ты это уже переживал, это не тебе просто плохо, ты чего-то не хочешь делать, ты плачешь целыми днями, это как будто ты лежишь в комнате, а в соседней комнате всех твоих родственников одновременно насилуют, убивают, расчленяют, а ты не можешь даже встать, пойти открыть дверь туда, чтобы это прекратить. То есть тебя колбасит просто от того, что происходит, тебе настолько плохо, что ты просто лежишь и не встаешь, и ты не способен ничего сделать, я не знаю, как это.

— Тебе по идее хочется что-то сделать, но ты не можешь.

— Да, я не знаю как это описать, я просто, я не знаю, это самое страшное что есть в жизни.

— Бессилие. Ты согласна с тем выводом, что выход из любой боли, из всего это любовь?

— Ты знаешь, любовь это очень абстрактное слово, которое все люди воспринимают очень по разному. Поэтому если я скажу да, кто-то поймет, что любовь это выход, значит надо пойти, отдать себя…. там тебя успокоит твой муж, или что-то такое, но я уверена в том, что любовь — это не чувство, а волевое решение. Я уверена в этом на 100 процентов.

— То есть ты волей своей выбираешь кого-то любить?

— Да.

— Но по сути ты можешь выбрать любого человека.

— Да, ну влюбленность тоже имеет место быть, от кого-то у тебя бабочки в животе, грубо говоря.

— …насущный вопрос, влюбленность и любовь, разница?

— Влюбленность — это то, что я не знаю, я пришла в компанию, увидела милого парня, он так смеется, я в него влюбилась. Но тут как бы еще нет любви, и это не то, что она придет, если мы с ним проживем три года, и я приму все его недостатки, и что-то такое это именно волевое решение, это каждый день волевое решение, каждой своей…

— Клеткой.

— В каждом получувстве, полу-эмоции, полу-реакции, полувсем, в каждом движении, поэтому для меня очень странно, например, когда люди говорят, что я научился любви или я познал любовь. Если взять один день из жизни каждого человека, проследить за его душой, его духом, отношением даже к тем людям, о которых он говорит, что безмерно их любит, он совершает столько актов нелюбви.

— Например?

— Допустим, Вова приходит и рассказывает мне, делится со мной, мне кажется, что он поступил нехорошо в этой ситуации, и на эту маленькую микросекунду я испытываю к нему осуждение. Все.

— Это уже акт нелюбви?

— Это уже акт нелюбви, на какую-то милисекунду он что-то сделал, потому «цц, как ты так мог, вот ты же для меня», все, и таких вещей очень много. В каждом дне, у каждого человека их миллион, по отношению к родителям, к миру.

— А можно ли себя винить за это?

— Нет, как раз тут опять-таки очень такой момент смирения.

— То есть например если ты любишь человека, но ты сделал ему больно, может быть не хотя этого, но ты обидел, оскорбил…

— Смирение. Смирение — это принятие того, что ты можешь быть дерьмом.

По сути дела, любой духовный путь и рост человека, — а любовь она только там где-то уже на духовном пути человека — возможен, только когда ты признаешь, что ты дерьмо.

Ну, да, ты дерьмо, и это не удручающий факт, это не то, от чего ты должен упасть и говорить «какое я дерьмо», здесь на самом деле тоже очень показательный пример из библии, когда Христа распяли, перед этим Петр три раза от него отрекся. Христос пророчил, что ты три раза отречешься от меня, до того как пропоет петух, и он сказал «как я могу, я же твой апостол», и три раза он от него отрекся там. И потом Христос воскрес, и еще там был Иуда, который его тоже предал, и вот было абсолютно две реакции, которые на самом деле в Библии очень четко показывают, что такое смирение. В тот момент, когда Христос воскрес, и об этом узнал человек, который его предал, он покончил жизнь самоубийством, и потерял Бога навсегда в этот момент, и был Петр, который тоже отрекся от него, но он встал, стал молиться и каяться. Он остался с Богом, почему? Казалось бы, и тот, и другой человек впали в какой-то степени в отчаяние, когда они узнали, что они предали того, кто вообще-то оказался сыном Божьим, и он вообще-то воскрес, но один человек — Иуда — подумал: как я мог совершить такую ошибку, и так поступить, и вот эта мысль, что я же не могу быть таким дерьмом, как это могло случиться, это доводит человека до отчаяния, человек понимает — блин да, я сделал дерьмо, прости меня, Господи, пожалуйста. Просто прости меня, ну я говно. Все. Из этого есть выход, из этого есть очищение, есть просветление, хотя, казалось бы, в одинаковой ситуации они оба отреклись от него и предали, и это вот очень показательный момент двух очень разных реакций происходящих. Я слишком много обращаюсь к Библии в этом разговоре.

— Нет, почему, все правильно, и это те слова, которые сегодня мне прям нужно услышать, на самом деле. Просто я считаю, что все события, все люди, все разговоры — они же в нужное время к нам приходят, поэтому как бы и вопросы от этого рождаются.

— Мир, он же не тупой.

— Из ежедневных ситуаций, типа сегодня 29 ноября случились такие-то события, они натолкнули меня на такие-то мысли, переживания, поэтому я задаю такие вопросы.

— И вот когда ты обидел человека, ты можешь убиваться тем — как я мог так поступить, да блин, ты вообще-то просто человек, ты говно, ты можешь так поступить.

— Ты не идеален.

— Да, твоих человеческих сил никогда не хватит для того, чтобы поступать всегда прекрасно и всех любить, это невозможно.

— …психовать и срываться.

— Это возможно только с помощью Бога. Если Бог будет с тобой, он может тебя делать святым, ты можешь улететь на небеса, тебе, конечно, для этого надо что-то делать, но ты еще пока слабый человек, который не дошел до этого, но у тебя есть надежда. Вот это то смирение, в котором есть надежда на покаяние, раскаяние, на вечную жизнь, на общение с Богом, и самое главное — нет восприятия себя как человека, который не должен был ошибиться. Да должен был я ошибиться, я просто человек.

— Наверное, через ошибки мы и двигаемся дальше, мы и понимаем, что же произошло, и как с этим жить, главное, наверное, понять, что с этими ошибками и с этими своими проблемами надо жить, принимать их и жить.

— Да, не думать, как же я мог так поступить, потому что на самом деле мысль «как же я мог так поступить» — это мысль, если ее расшифровать длинной фразой, это будет мысль «я же такой охеренный, как я мог сделать так неохеренно», ну то есть а если убрать первую часть…

— Ты не охеренный, вот ты и сделал не охеренно. И такие ошибки надо исправлять.

— Ну, если это возможно. Что значит исправлять? Как бы исправить — это покаяться, если ты причинил человеку боль, то попросить у него прощения, это как бы и значит исправить, ну по-другому ты никак не исправишь. Это падение души и исправление происходит только через твое покаяние, на самом деле покаяться — этого достаточно. Все, этого уже не будет. Н0 будет следующее дерьмо, можно не сомневаться.

— Что дает тебе силы двигаться дальше? Вставать каждый день и идти.

— Вставать каждый день… смотря куда. Иногда я не встаю. Иногда я остаюсь лежать в кровати, иногда эти силы дает мне морфин, например, то есть это очень разные мотивации, иногда я встаю потому что я не хочу быть говном, и это та же самая плохая мотивация.

— То есть по сути плохая мотивация — это эго?

— Ну да.

— Это доказать всем, что ты охрененный.

— Ну да, она иногда очень здорово двигает, но, на самом деле, заводит тебя в очень большие дебри, поэтому не могу сказать, что меня двигает, потому что каждый раз, ну я же не застывшее что-то в душе, у меня там постоянно идет борьба оттого, что я хочу так, я хочу так, это во мне плохо, это хорошо, и каждый раз какая-то мотивация побеждает, и каждое действие, каждое слово тебе я даже говорю из разной мотивации.

— Вопрос, наверное, последний. И такой очень забавный. Ты счастлива?

— Да. Да, совсем-совсем счастлива.

— Выключаем?